И пошла писать губерния

   Дорогой мой читатель, хотелось бы поговорить с тобой о кладах в Смоленской губернии. И не только о знаменитых гнёздовских курганах, хотя и их нельзя обойти вниманием. С Гнёздова позволь мне и начать сей рассказ. Перенесёмся в год одна тысяча восемьсот семидесятый от Рождества Христова, на земли дворянской девицы Елизаветы Кардо-Сысоевой, что в девяти верстах от заставы губернского города Смоленска. Вообще-то с Кардо-Сысоевыми связан у меня один интересный случай, больше имеющий отношение к казусам российской судебной системы. 1855 год, между Уфиньей и Корытней на Краснинском большаке ограбили и избили дворовую женщину госпожи Кардо-Сысоевой. Отобрали деньги и какие-то вещи её госпожи, которые дворовая куда-то там несла. Становой пристав произвёл следствие. По описанию нападавшего нашёл похожего мужика и устроил у него обыск в доме. Ни вещей, ни денег не нашёл. Однако приказал сотскому доставить мужичка в Смоленск для суда. И укатил в город. Сотский повёз односельчанина в суд. Уж не знаю, о чём они там говорили, но конвоируемый попытался сбежать. Сотский как мог его ловил. И поймал. В порыве к свободе преступник наш искусал сотскому все руки. Да до крови, вот ведь паразит эдакий! Вердикт суда: в ограблении дворовой женщины госпожи Кардо-Сысоевой "оставить в подозрении", а за укусы рук сотского отправить в арестантские роты гражданского ведомства на один год и девять месяцев. Во, блин, дают!!!
    Ну да мы отвлеклись. 11 июля вблизи казарм Орловско-Витебской железной дороги (можно сказать, кладообразующего предприятия Смоленской губернии) рабочие брали балласт для продолжения строительства железнодорожных путей. Склон одного из курганов обвалился, явив мужикам заржавленный медный котелок с мелкими костями внутри. Также в оном котелке обнаружилось медное колечко с пластинкой и две медные же «спички». Через несколько минут ремонтный рабочий крестьянин деревни Нивищ Боровской волости Смоленского уезда Демьян Аксёнов, раскапывая обвалившийся склон, обнаружил глиняный горшок, в котором также были кости и пепел. Вскоре в том же кургане откопали ещё один медный котелок. Но рабочим, копавшим камень для строительства рядом с тем курганом, повезло в тот день много больше. Вырыли они большую кость с насыпанными внутрь древними серебряными монетами и серебряными же украшениями.
    Смоленские мужички - люди ушлые да домовитые, посему попытались получить от находок максимальную выгоду, частью рассовали серебро по карманам, частью продали служащим при станции Смоленск Орловско-Витебской дороги машинисту Шустеру, помощнику его Ямбургу и обер-кондуктору Бельдюкевичу. Но всё ж-таки до уездного полицейского управления сведения о кладе дошли. И уже 15 июля пристав 1-го стана Смоленского уезда произвёл дознание, отобрав у рабочих, помимо медных котелков и разбившегося глиняного горшка, три целых серебряных монеты, 53 треугольных серебряных обломка, судя по всему, тех самых «резан», восемь серебряных и двадцать три стеклянных бусины-крали. Также были запротоколированы медное колечко, сломанная пуговица и две медные монеты с ушками. О покупке некоторых вещей из клада служащими железной дороги приставом было сообщено в рапорте на имя начальника жандармского управления на железной дороге капитана Сосионкова, который вскоре представил смоленскому губернатору ещё две серебряные монеты. Среди найденного крестьяне упоминали также небольшой серебряный браслет, но заявили, что он был в таком ветхом состоянии, что рассыпался прямо у них в руках.
     11 августа 1870 года смоленский губернатор отправил клад в столицу в распоряжение Археологической комиссии. Эта комиссия оценила находки в 10 рублей, они были направлены казначейской ассигновкой в Смоленск 27 ноября. Но только в апреле следующего года деньги, за вычетом 15 копеек за пересылку, были переданы в Смоленское уездное полицейское управление для выдачи «по принадлежности». Из материалов дела только одно остаётся непонятным, кому именно было выдано вознаграждение. Возможно, дворянской девице Кардо-Сысоевой, как владелице земли, где найден клад, а возможно, и нашедшим ценности крестьянам. Тайна сия велика есть.
     Ровно через два года, 11 июля 1872 года клад, найденный крестьянами при распашке в Ельнинском уезде, всколыхнул сонный уездный городок. Самый серьёзный шторм бушевал в уездном полицейском управлении. Тут надо немного разъяснить диспозицию. С 3 мая текущего года уездный исправник Хоменев самоустранился от службы, переложив обязанности на своего помощника. Видимо, тяготы и скука полицейской работы в мелком уездном городке толкнули исправника в объятия «зелёного змия». Ельнинское уездное полицейское управление худо-бедно работало без чуткого руководства своего начальника. И тут грянуло. Хотя ничто не предвещало. Пристав первого стана Ельнинского уезда представил в управление при собственноручно составленном рапорте клад мелкой серебряной монеты допетровского чекана общим количеством в 1753 штуки. Помощник уездного исправника Сумило-Самуйло поступил, как и подобает правильному чиновнику Российской Империи, а именно - обратился к «руководящим документам». Где в части первой 539-ой статьи Х тома Свода Законов Российской Империи и в прилагаемых «Правилах о находках» была чётко прописана дальнейшая судьба найденного серебра.
    Пересчитав и взвесив серебряную «чешую», полицейские чиновники отобрали 10 монеток в качестве образца для отправки смоленскому губернатору. По правилам клад должен был быть передан на хранение в уездное казначейство, а так как монеты чекана после ХIII века не считались по закону археологической редкостью, то уездное полицейское управление должно было организовать торги по продаже найденного клада, для чего нужно было трижды оповестить всех желающих в губернии через «Губернские ведомости» и устно обывателей уездного городка Ельня. И так бы оно и произошло, но слух о найденном кладе вырвал из объятий Бахуса уездного исправника. Этот субъект явился в полицейское управление и принялся командовать. Ничего, мол, в казначейство не передавать, весь клад отправить губернатору, а до отправки хранить два фунта сорок пять с половиной золотников серебра в денежном ящике управления. А пристав первого стана должен немедленно начать новое дознание и представить для отправки губернатору полный рапорт о точном месте находки клада и лицах его обнаруживших. В пьяном угаре наорав на подчинённых, исправник вернулся к бутылке с полугаром.
    Судя по всему, за пару месяцев отсутствия начальства на рабочем месте уездные полицейские отвыкли от такого с собой обращения. И взыграло, и закипело. Помощник исправника Сумило-Самуйло накатал губернатору такой рапОрт о кладе, что служить исправнику Ельнинского уезда долго бы не пришлось. А «ценные указания» пьяного начальства полицейские чиновники при всём желании выполнить бы не смогли. У уездного полицейского управления не было средств ни для отправки клада в губернский город, ни на обеспечение должной охраны ценностей в пути. Да и просто положить древние монетки в денежный ящик управления, как приказывал исправник, не представлялось возможным. Хоменев как-то позабыл, что неделю назад своим распоряжением, видимо, не выходя из запоя, разрешил двенадцатидневный отпуск приходорасходчику управления столоначальнику Лебедеву. А тот не озаботился передачей денежного ящика кому бы то ни было, да и вовсе унёс с собой ключи от железного сундука. В результате серебро принял под свою ответственность секретарь уездного полицейского управления Белошицкий, а в канцелярию смоленского губернатора было отправлено десять монеток при рапорте о найденном кладе и о бесчинствах уездного исправника, подписанном Белошицким и Сумило-Самуйло.
     Канцелярией губернатора десять «чешуек» были отправлены в столицу в археологическую комиссию. Члены этой комиссии были просто счастливы. Ведь в представленных образцах оказались монеты Ивана Грозного, Фёдора Иоанновича, Бориса Годунова, Лжедмитрия Первого и Михаила Фёдоровича. В Смоленск было послана ассигновка на полтора рубля за десять монет, и просьба губернатору узнать у нашедших клад крестьян, не продадут ли они оставшиеся 1743 монеты за 100 рублей серебром. Ох, «товарищи-учёные, Евклиды драгоценные, Ньютоны ненаглядные», правильно про вас писал Владимир Семёнович, «замучились вы с цифрами, запутались в нулях…» Да за эти сто рублей четверо крестьян деревни Галашино Дубосищенской волости сами вам эти монеты в столицу принесут, пешком.
    Переписка канцелярии губернатора с ельнинским уездным полицейским управлением затянулась. Только в мае следующего 1873 года в Смоленск пришёл подробный рапорт с описанием места находки клада на землях деревни Галашино, неподалёку от леса помещицы Марфы Ивановны Кузеневой и речки Волости. К рапорту была приложена расписка находчиков клада, крестьян Ивана Лазарева, Григория Васильева, Федота Наумова и Макара Пименова об их согласии продать 1743 серебряных монеты допетровского чекана Императорской Археологической комиссии за сто рублей серебром. В двадцатых числах июля в губернский город доставили и сам клад. В январе 1874 года в ельнинское уездное казначейство поступила ассигновка на 100 рублей серебром для выдачи галашинским крестьянам. И только 4 мая 1874 года новый помощник уездного исправника Попов отправил в Смоленск рапорт о выплате причитающегося вознаграждения находчикам клада за вычетом двух с полтиной рублей за пересылку. О судьбе Хоменева, Сумило-Самуйло и Белошицкого мне, к сожалению, ничего узнать не удалось.
     В конце мая 1879 года в столичный департамент общих дел Министерства внутренних дел Российской Империи поступило прошение от вяземского мещанина Ивана Лютова, каковой сообщал об открытом им кладе и просил разрешения его выкопать. Чиновники даже и не удивлялись, ибо хорошо знали, что широка Россия, и дураков в ней видимо-не видимо. Посему, заметив на прошении отсутствие гербовых марок, положили дело под сукно. Отписав, однако ж, смоленскому губернатор, что прошению Ивана Родионовича Лютова, проживающего в Вязьме на Калужской улице в доме Перина, ход дан не будет, пока он не представит в Министерство гербовые марки на один рубль 20 копеек серебром, либо квитанцию от казначейства о внесении этих денег. О чём и просили губернатора уведомить Лютова через полицию.19 июня вице-губернатор Хрущов подписал отпуск из канцелярии смоленского губернатора, в коем приказывал вяземскому уездному исправнику довести информацию до Ивана Лютова, а также провести дознание об открытом им кладе. И уже 28 июня гербовые марки были присланы из Вязьмы в Смоленск.
     А Министерство внутренних дел не могло ответить Ивану Лютову, не имея никаких сведений по делу, кроме его прошения. Чиновники писали смоленскому губернатору, губернатор отписывал вяземскому исправнику, а исправник всё проводил и проводил дознание. И только в середине сентября на стол губернатора лёг подробный рапорт о вяземском кладе. Исправник Исаков сообщал, что проживающий в Вязьме отставной штабс-капитан Винтер в прошлом 1878 году составил сообщество по поиску кладов из семи человек. Каждый внёс в общую кассу по 100 рублей. Винтер показывал всем перешедший ему от умершего брата документ, якобы являвшийся списком с некоей медной доски, на которой были указаны приметы зарытых под Вязьмой кладов. В тексте указывалась пустошь Хмелевки и некие «пограничные ямы». Восемь дней поисков и раскопок ничего не дали, и концессионеры решили, что документ Винтера не более чем вымысел. Почему Иван Лютов так уверен в том, что сможет отыскать клад, вяземский исправник не знает.
    После обширной переписки с канцелярией смоленского губернатора департамент общих дел Министерства внутренних дел Российской Империи дал разрешение вяземскому мещанину Ивану Родионовичу Лютову отыскивать клад, соблюдая условия, оговоренные в законах Империи. Более никаких сведений о кладе Ивана Лютова в архивных документах не имеется.

Продолжение следует.

Фотогалерея