Клады реальные и мнимые

                                                                         Продолжение. Начало в № 9 (289).

 В конце мая 1883 года крестьяне деревни Захарино Владимировской волости Смоленского уезда при полевых работах нашли в принадлежащей им земле клад серебряных монет допетровского чекана весом 2 и 3/8 фунта (чуть больше килограмма). Буквально на следующий день клад купил за 35 рублей священник села Владимирское Евграф Зысков. Надо сказать, прогадали находчики, ежели смотреть на ельнинский клад 1872 года примерно того же веса, прогадали. Да не в том суть. Уже 25 мая пристав 2-го стана Смоленского уезда доложил уездному исправнику о проведённом дознании, а также о том, что он, пристав, обязал священника Зыскова представить купленное серебро исправнику. 30 мая исправник рапортом доложил губернатору о кладе, но присовокупил, что монеты оказались 15 века, и на основании пункта 16 статьи 539 Х тома части 1 свода законов Российской Империи оставлены в распоряжение священнику. 14 июня смоленский губернатор письменно известил о находке министерство внутренних дел и Императорское Русское Археологическое обществ, сославшись на те же статьи закона. А 23 июня в канцелярию смоленского губернатора пришёл запрос из Императорской Археологической комиссии, каковая просила прислать найденный клад в столицу, ссылаясь на параграф 6 Высочайше утверждённого положения об этой самой комиссии и циркуляр министра внутренних дел от 31 июля 1882 года.
   Делать нечего, приказом губернатора клад у священника Зыскова изъяли и отправили в Санкт-Петербург. Каково же было удивление губернских канцеляристов, когда в конце августа из Археологической комиссии сообщили, что никакого клада они до сих пор не получили. Вице-губернатор Хрущов, как следует подумав, решил, что виновата как всегда почта. Управляющему почтовой частью по Смоленской губернии был отправлен из канцелярии губернатора отпуск аж на трёх листах, общим смыслом крайне простой, посылка от губернатора почтой принята, по адресу до сих пор не пришла, ищите. Начальник смоленских почтарей связался со столичным почтамтом. Столичная почтовая контора к концу сентября донесла до смоленских коллег, что посылка и депеша, её сопровождающая, от смоленского губернатора прибыли в Санкт-Петербург, и через 6 отделение доставлено по адресу и под расписку передано коллежскому секретарю Савенкову, каковой имеет честь служить в Императорском Русском Археологическом ОБЩЕСТВЕ, адрес и наименование какового и были указаны на посылке. Об эдаком форс-мажоре канцелярия смоленского губернатора и уведомила Императорскую археологическую комиссию. И всё для того, чтобы получить в октябре ответ, что найденные у деревни Захарино серебряные копейки великих князей московских Ивана Третьего и Ивана Четвёртого не имеют большой нумизматической ценности и могут быть переданы священнику Зыскову. А ведь прав был Его Благородие господин смоленский уездный исправник, стоило ли огород городить?
    Смоленщина всегда находилась в зоне рискованного земледелия, но иногда, бывало, и радовали крестьян урожаи. Вот и в августе 1883 года на поле при деревне Большие Деревенщики Полежакинской волости для сбора «урожая» вышло практически всё свободное население. Ведь порадовала земелька местных крестьян ни много ни мало серебришком, да в большом количестве. Пахал, значицца, мужик местный Артемий Ульянов надел свой под озимые. Ан в борозде-то большие беленькие монетки углядел, аж 10 штук. Потом вокруг ишо мелких насобирал. А уж опосля, как мужики да бабы на поле-то высыпали, монетки те да пособрали, так на безмене-то три фунта серебра и намерили.
  31 августа 1883 года Дорогобужское полицейское управление рапортом доложило смоленскому губернатору о найденном кладе, и представило в качестве образца десяток разнообразных монет. Клад полиция собиралась оставить находчикам, как в законе прописано. Однако через неделю дорогобужские стражи порядка получили грозную депешу из Смоленска, в каковой им указывалось на невнимательность в плане изучения новых постановлений Государя Императора и Правительствующего Сената, а также имелось требование прислать весь найденный клад в губернский город для отправки в археологическую комиссию. 1 октября клад, отобранный полицейскими у местного помещика Николая Михайловича Огдановича (интересно, сами ему крестьяне серебро принесли, или просто первым он подсуетился выкупить клад), был доставлен в Смоленск. Общим весом клад оказался три русских фунта, а счётом - 2780 мелких монет и 2 крупных ( а где ж ещё десяток крупных? Что в первом рапорте дорогобужской полиции прописаны? Непорядок!) Клад был отправлен в археологическую комиссию, каковая не признала за русскими серебряными копейками и двумя польскими монетами большой нумизматической ценности. Огдановичу было предложено через канцелярию смоленского губернатора передать клад для переплавки на Монетный двор. За то Императорская Археологическая комиссия предлагала помимо стоимости собственно серебра, заплатить владельцу клада ещё треть сверху. Николай Михайлович дал дорогобужскому исправнику подписку о согласии, и 1 февраля 1884 года получил в дорогобужском казначействе 58 серебряных рублей (стоимость преданного на монетный двор серебра) и 19 рублей 37 копеек ассигнациями (вознаграждение от археологической комиссии 20 рублей, за вычетом расходов на пересылку). А какую сумму помещик заплатил крестьянам Больших Деревенщиков за найденный клад, тайна сия велика есть.
    Год 1884, поздняя осень, «грачи улетели, лес обнажился, поля опустели». И вот на фоне тихой осенней хандры у дочери умершего священника села Бабыново Юхновского уезда Смоленской губернии Марии Александровны Соколовой вдруг прорезалась тяга к эпистолярному жанру. Ничего против этого увлечения поповны я сказать не могу, и почерк у девицы красивый да разборчивый, но вот адресатом своим выбрала она самого генерала Козлова, московского обер-полицмейстера. Да и тема письма не самая распространённая в Империи. Объявила Мария Александровна, что знает об неудавшихся поисках клада, зарытого поляками, отступавшими от Москвы в Смутное время. Также имеются у неё точные сведения о месте, где можно выкопать искомые 30 с лишком миллионов в золоте и серебре. А вот владелец описи клада дополнительных сведений не имеет, а посему его розыски закончились ничем. Опись клада передавалась, мол, из поколения в поколение в каком-то шляхетском роду в Варшаве, но по подавлению польского мятежа 1861 года досталась какому-то военному. У него бумаги то ли украл, то ли наследовал его денщик, каковой продал их нынешнему владельцу за небольшую сумму, нужную для возвращения домой. Также в письме своём Соколова просила полицмейстера писать ей лично на почтовый адрес, ибо считала, что вся местная полиция продажна и не чиста на руку.
    Естественно, у чиновников московской полиции своих дел хватало, поэтому письмо с должной припиской отправили в канцелярию смоленского губернатора. Юхновский уездный исправник получил вскоре приказ разобраться, какими такими эфемерными кладами дочь священника отвлекает от дел московского обер-полицмейстера. В начале января 1885 года полицейский чин доложил в губернию, что никакими достоверными данными о кладе Мария Александровна Соколова не располагает и заявление не заслуживает доверия. Но очень похоже, что девица действительно не доверяла местной полиции, ибо продолжила марать бумагу в попытках достучаться до московского обер-полицмейстера. На сей раз, пытаясь заинтересовать высокого чина, поповна приложила к письму собственноручно писанную копию описи клада. Давайте и мы приобщимся:
   «Всей казны было серебром и золотом общим счётом: 9073 подводы. И сам я поехал Великопольский король сего месяца июня, 7-го дня из Московской столицы в Калужские ворота можайскою дорогою самою средней и приехал в Можайск 19 числа июня. И оттуда поехал в Смоленск старой дорогою. Лошади все у меня выпали, и велел я русским людям сделать на Кунним бору на суходолии каменную плотину и повелел копать её секретно; а в неё в середину положил я аспидную доску 2 сажени, а на ней написать, где и что я положил казны от Москвы до Можайска. И повелел я на конце каменной плотины на западную сторону копать яму глубокую четырёхугольную, а по яме поверх положить обруб дубовый, чтобы не обвалилась земля. В той яме поставил 6 котлов серебра казны, а покрыть дубовыми досками, и велел угольями засыпать, а сверх угольев землёю…».
Вот, честное слово, хотел все две страницы переписать, но эдакий бред даже читать не могу. Далее всё в том же духе: котлы, курганцы, речка Морщёвка, серебро и золото вёдрами. Причём, рыли и строили для «польского короля» почему-то русские люди.
    Обер-полицмейстер понял, что просто так не отделается, и, если исходить из последующих писем девицы Соколовой, отписал ей. В коем письме перенаправил поповну смоленскому губернатору, предложив именно тому, генералу Кавелину, рассказать все подробности по кладу, и тогда губернатор смоленский соблаговолит обратить свой взор на Марию Александровну и займётся поисками клада. Соколова наточила перья и рассказала в письме всё. Мол, клад закопан у села Николо-Лопатна, каковое ныне не существует. Но ежели проехать по Московско-Брестской железной дороге до станции Мещерская, первой на запад после Вязьмы, пройти около десяти вёрст от станции, то у села Спас-Телепнёво можно найти место, называемое Старина. Вот там-то на мокром лугу у гремучего ключа и закопан клад. А ежели мне не верите, писала поповна, то можете запросить опись клада у Якова Михайловича Толетаго, проживающего в Смоленске на Кадетской улице. Похоже в отчаянье была девица, сдавала все «явки и пароли». А под конец письма и вовсе взялась угрожать губернскому начальству. Мол, ежели не примете меры к разысканию великого богатства, то по весне я сама пойду искать, так как уже выяснила, что местность сия находится в имении вяземского купца Гайдукова, недавно её купившего.
                                                                                                                           Продолжение следует.

Фотогалерея