О проекте Владимира Макаренкова "Стихи о Смоленске"

№4 (272) апрель 2023 г. 2563 Макар Зацепин         От редактора: Лучший смоленский поэт последней трети XX века Виктор Смирнов, отличавшийся, как многие творческие люди, излишним тщеславием, как-то по-дружески попросил меня: «Пиши обо мне чаще – можешь, и жесткую критику. Мне все равно, какая слава, лишь бы слава!».

    Современные мастера пера более обидчивы, чем был Виктор Петрович. Любую критику воспринимают как вражескую акцию. О традициях литературной критики, ведущих отсчет от Белинского, и вспоминать не хотят. Тем не менее, хоть и редко, но литературная критика появляется на страницах печатных изданий и в блогах социальной сети.
Наше острое перо – Макар Зацепин – после фронтовых поэтических эссе вдохновился на литературную критику. На сей раз объектом его повышенного внимания стал составитель сборника «Стихи о Смоленске» Владимир Макаренков. Очень надеюсь на то, что мой добрый товарищ, в активе которого есть публикации в журнале «Смоленск», не обидится на редактора за его принципиальную позицию давать слово литературным критикам. Это сегодня такой редкий жанр, что отказываться от него даже ради спокойствия добрых товарищей не хочется. Интересы читателей превыше всего!

     Макар Зацепин: - Совсем недавно увидел свет сборник «Стихи о Смоленске», приуроченный к 1160-летию основания Смоленска. Он издан по инициативе и под редакцией Владимира Макаренкова, председателя смоленского регионального отделения Союза российских писателей. На выход сборника отреагировали журналисты Игорь Красновский в «Смоленской газете» и Александр Королёв в своём блоге, опубликовав рецензии с весьма нелестными отзывами. Увы, поневоле соглашаешься с ними, хотя проект, затеянный Владимиром Викторовичем, достаточно своевременный.
    Основные претензии, высказанные рецензентами, основываются на том, что редактор-составитель поместил в сборник 40 (41) своих стихотворений и 20 (21) Натальи Егоровой, в то время как Твардовского удостоил одним стихотворением, Исаковского тремя, а стихотворения многих, несомненно, талантливых авторов сюда не вошли вовсе, места им здесь не нашлось.
     Но, как говорится: своя рука владыка, была цела бы пыка. И укорять Владимира Макаренкова в нескромности – всё равно, что упрекать корову за то, что она не так исполняет балетные па, а па-де-де у неё вовсе из рук вон.
        Ну что ж, сам бог велел высказаться о толстых обстоятельствах, где тонкие намёки уже бессильны.
    Поэт – это, прежде всего, личность, а не только версификатор-виршеплёт. И когда личностные качества сводятся к самолюбованию, капризности, склочности, скандалёзности, неуважительности и пренебрежительности к другим – это убивает поэта в поэте. Самовлюблённому взору этого не видать, однако со стороны это ой как заметно, и к стихам такого поэта относятся совершенно иначе, нежели к творчеству и жизненной судьбе поэтов души и духа, открытым, отзывчивым, искренним.
     И главный образ в поэтике любого поэта – это он сам, а не его пусть и оригинальные, изысканные художественно-образные детали.
   Да, именно образ поэта, его цельность и самодостаточность, расположенность к нему людей, выступающих не только в роли его читателей и зрителей, но и каждодневно общающихся с ним, – это его кардинальный главнейший образ в жизни и творчестве,
    Ну да ладно, посмотрим, что же за стихи включил Владимир Макаренков, один перечень которых составляет полторы страницы оглавления книги. Отдавал ли он себе отчёт, что выставляет их на суд людской?
    Автор начинает свою подборку на свою излюбленную тему «под часами», связанную с постовым Курицыным. Понятно, сам автор работал во внутренних органах, поэтому и люди ему такие близки.
     Впрочем, при Курицыне эти часы, возможно, ходили точно, другое было время. А что сейчас? Теперь встретиться влюблённым под этими часами едва ли романтично, если точного времени они не выдают. И всё же встретимся, читатель, под часами, которые – тик-так! – давно идут не так!..
    Читаем дальше и видим, что наряду с отдельными крепкими четверостишиями немало рыхлых, сырых, серых и некондиционных.
     Далеко не везде убедительные концовки, так в «Башне Громовой», где такая концовочка:
Так написал я. Ты сказала:
– Ведь нет открытия в стихах!
Но ты под крышей не стояла
На амбразурных сквозняках.

   Неужели правда о собственном творчестве всё-таки иногда прорывается к автору? Только вот, ненароком упрекая кого-то, и автор вряд ли «стоял на амбразурных сквозняках», когда отовсюду летели пули и снаряды.
     Следующее стихотворение «Октябрьской революции, дом семь» – автобиографическое:

Слышится приятельское «Вовка!»,
А за ним дворовое: «Макар!»,
Будто разряжается двустволка,
Оставляя на сердце нагар.

     Ощущаете мастерство авторской образности?
   Одна из книг В.Макаренкова – квазикнига размером с полтора кирпича, которой и убить можно, – называется «Я встретил друга».
    Вот и здесь он встречает старых друзей, друзей детства, и почему-то у него сразу возникает образ двустволки, и на сердце уже нагар, (значит, был произведён уже и выстрел?). Что же за друзья у него такие, заклятые, небось, друзья?
      Далее:
Колыхнулась вечность, будто штора,
Из окна – девчоночье шу-шу.
     И что за вечность у него такая? Дорого же ценит вечность данный автор, если она ассоциируется у него с «девчоночьим шу-шу».
   Затем сыплется прямо каскад образов, обнаруживающих мастеровитость автора в выстраивании образности:
В пальцах века обернулась турка.
Время гущей вылилось на дом.
На стене. Как кожа, штукатурка
Вздулась пучеглазым пузырём.

Рёбрами торчащие ступени.
Холодок расшатанных перил.
На побелке – крабовые тени.
Ими сумрак вдруг заговорил.

А в окошко видно: на балконе
Стиранные простыни висят.
И от страха чудится – в агонии
Призраки под крышей голосят. 

     В этом явно есть что-то из мультика о Малыше и Карлсоне.
Но далее претензии на серьёзную мистику:

Призраки!.. зачем я сам, как призрак,
Замер перед тёмным чердаком?
Да кому такая антреприза
Выгодна? Грозит мне кулаком

Кто-то в чёрном, как с ночного неба.
Мол, давай отсюда налегке:
Детство – быль, а ты – смешная небыль
С пионерским галстуком в руке.

     Ну, понятно, «в руке» для рифмы, так как галстук обычно носили на шее.
  Что же остаётся от этого стихотворения? Светлая память о детстве и отрочестве смоленского мальчишки или сплошное недоразумение?
     Да, светлый духоподъёмный мистицизм присущ Смоленску, когда бродишь по его улицам, переулкам и закоулкам, а в коленках невольная дрожь возникает.
   Но с такой примитивно-отталкивающей мистикой, которую предлагает нам автор, не хотелось бы сталкиваться.
     К сожалению, у автора я не знаю ни одного стихотворения о любви, может, таковые и есть, но они так и не прозвучали. Вот и любовь к Смоленску проявляется как-то неубедительно, не зажигает. Нет божьей искры у данного автора в стихах.
     Но вот вроде как эротические аллюзии у него возникают, к примеру, у Смоленского вокзала:

Я увидел у Смоленского вокзала
Обнажившуюся зрелую луну.

    Надо понимать так, что луна обнажилась от Смоленского вокзала, вокзал как бы её обнажил. Впрочем, далее идёт некое невнятное пояснение, возможно, на вопрос, который мог возникнуть, как у меня:

Это ночь платок-котомку развязала,
Перейдя с трудом бескрайнюю страну.

    Ох, и досталось же, видать, ночи от страны!.. Да и котомка эта невольно ассоциируется с подолом, в котором ночь понесла луну, только от кого, интересно?

     Вот ещё на тему о Смоленском вокале – в динамике, казалось бы:

Поезд номер… к платформе…
Ну. Здравствуй!
Будто я никогда… никуда… Что за казус?
Как вчера…
Но прошло столько зим, столько лет!
Так у многих смолян.
А по-гречески – стазис.
     И подробное пояснение в сноске, что это за словечко такое? Автор приходит нам на помощь: «Стасис – искусственная пауза во всех физиологических процессах живого существа, в том числе в самой жизни, возобновляемых, как будто они прерывались, когда период стасиса закончился».
     И это – поэзия? Хотя спасибо, что просветил нас, профанов.
     Внимание автора со Смоленского вокзала переключается:
И деревья, и огни… Пейзаж смоленский
Водным знаком оседал в сетчатке глаз.
   Может, всё-таки водяным, как на купюрах? В любом случае, остаётся только догадываться, как он разглядел какие-то знаки на своей сетчатке с внешней стороны.
     Как-то всё приблизительно, неточно, надуманно.
   Всё-таки автору, который считает себя мастером, если не мэтром, надо быть точнее, серьёзнее обращаться со словом.. А то создаётся впечатление, что перед написанием этого шедевра начитался автор неких лириков, и они на него так негативно повлияли.
     Всё же надо отдать должное, есть у него здесь неплохие песенные тексты, да сами авторские песни на три расхожих аккорда слишком несостоятельны, чтобы их запел весь Смоленск.
       И явно коробят отдельные строчки, которые явно не для песен, как в «Послевоенных улицах»:
…И по Пушкина пройдись.
     Ясно, что речь идёт об улице Пушкина, но согласитесь, звучит это не эстетично, не песенно, уродливо, а кто-то может расслышать: И по Пушкину пройдись – и получится вульгарность на выходе.
     Так же нелепо звучит и другая строчка в этом стихотворении:
В сорок проклятых народом…
   То есть можно понять, что когда народу было сорок (лет или что там ещё?), он что-то или кого-то проклял. А речь-то идёт о Пушкине.
     Впрочем, пожалуй, такое стихотворение-песня как «Гнёздово» и вовсе не песенное, и начинается так:

Беспамятства капканы
Расставили века.
Но сосны, но курганы,
Седые облака…
…
Русская память послушна
Слову с осколка горшка:
Время – река, «гороушна» –
Голос с того бережка.

   Историческая память присуща творчеству автора, только она у него какая-то поверхностная, верхоглядная, с какого-то такого «осколка горшка». А что же мы удивляемся, сама жизнь у нас начинается, как говорится, с горшка.
    Но правильно расставлять акценты в контекстах не мешало бы. В одном из следующих стихотворений:
Немало в древних русских городах
Архитектурных памятников, в думы
Ввергающих – о прожитых веках,
О смысле жизни и игре фортуны.
     Правда, всё как-то общо, дежурно, спекулятивно на понятиях старины русской:
В объятиях закончи так сумятицу обзора:
В молчании у крепостной стены
Постой, под свод Успенского собора
Приди один… и т.д. и т.п.

    Если писать о Смоленске циклом стихов, конечно, не пройдёшь мимо Блонье:
Пройдёт сто лет, а в парке Блонье
Всё будет литься белый свет
В ответ на карканье воронье,
Что смертный сбудется завет. (?)
     Опять какие-то потуги на мистику, и остаётся только догадываться, что это за «смертный завет» такой. Красивое погромыхивание словечками порождает только невнятицу. Автор, по всему, не умеет удержать нить смыслообразующего начала. Не потому ли и концовки у него несовершенные, а порой и вовсе слабые.
     Идёшь по Смоленску с автором как гидом и ощущаешь: а гид-то этот никакой и стихи у него никакие. А город-герой он уже называет городком. Истинная любовь к Смоленску вряд ли позволила бы ему так фамильярно, походя назвать свой родной город.
Городок провинциальный. (?)
Пятьдесят таких в Москве. (?)
А подобной наковальни
Не отыщется в тоске.
    И уже не автор рифму, а рифма автора ведёт, приходя к нему – как первая попавшаяся.
  Видно, в этот момент автор раскрыл «Громовую криницу» Виктора Смирнова, и у него случился неожиданный прорыв:

Видно, где-то в Поднебесье
Над Россией кузня есть,
Где куются эти песни –
Вековой печали весть.
   Впрочем, видно по всему, что эти песни куются самим автором, а не кем-то свыше, кто бы их подсказывал ему. И стихотворный размер слишком знакомый – «тёркинский».
  Непростительное дежурное решение получила и тема Твардовского и Тёркина в небольшом стихотворении «Беседа», а ведь это такая сакральная тема, которую облегчённо, с кондачка решать нельзя, и вот как своё стихотворение заканчивает автор:
А беды? Что беды? Житейски беды
Нагрянут и с громом, как дождик, пройдут.
Об этом на площади нашей Победы
Твардовский и Тёркин беседу ведут.

    Немало стихотворений и прозы написано у нас о Меркурии Смоленском, несмотря на это, автор делает большую сноску, где подробно разъясняет нам, кто он был такой.
  После зарекомендовавших себя стихотворений о смоленском воине–святом, например, Веры Сухановой, эту тему важно раскрыть по-своему, необычно. Но вот как раскрывает её вышеупомянутый автор:

Всё серое небо в изорванной шкуре,
Всё призрачный цокот подков.
В утробе пространства (?) всё скачет Меркурий,
Не ведая смены веков.

Всё ищет врагов
Для кровавых баталий, (?)

    Это Меркурий-то всё ищет врагов? Может, это сам автор их ищет и переносит своё на чужое, И сам несётся, как всадник без головы?
     Кто-то тут меня пытается поправить: как безголовый всадник!

Враги избегают безглавого зверя,
А русские знают – святой.

   Это святой Меркурий-то зверь? Ну да, голову свою вроде как неестественным образом, нёс он под мышкой, но по-звериному никогда себя не вёл, сражаясь с нападающими татаро-монголами.
   Ну, и последняя строфа – повторением первой. Чувствуете, как образ автора из-за его «образно-художественных достоинств» не складывается в единое целое?
    И вот она, графомания с её образчиками, налицо, когда вроде как гремит и трещит, и с виду кое-где поблёскивает, а копнёшь: по сути – обманка, дешёвка.
    Подбивая итоги, хочется всё-таки, чтобы не один только этот автор, а все посмотрели на себя, на своё творчество, как в зеркало. А то безответственную словесную трескотню многие авторы пытаются выдать за неоспоримые свидетельства своего мастерства, претендуя на особый статус Поэта с большой буквы.
    И если родной город для поэта свят, то и стихи обязаны быть – как будто свиты из света подлинной истины, а не притянутыми за уши, когда Смоленск заведомо взят и подставлен в тянущуюся и рвущуюся ткань стихов.
    Жаль, давно не стало у нас конструктивной критики, поэтому почти исчезла ответственность за своё слово, а стало быть, эти авторы проспали свою совесть – и грош им цена.
   Конечно, можно было не обойти вниманием и прозаиков – и включить сюда яркие фрагменты их произведений о Смоленске, качество и значимость сборника заметно улучшились бы. Но для этого нужно было потрудиться, а не срывать на ходу мнимые звёздочки с неба.
    Таким образом, как видим, именно громадная громоздкая подборка редактора-составителя сборника В.Макаренкова значительно снизила его общий уровень. Я бы включил в него такие его стихи, как «Большая Советская» и «Город-богатырь», да вот, пожалуй, и всё!
      Думаю, тогда качество изданной книги улучшилось бы в разы!..

Фотогалерея