Обед с интригой

№1 (269) январь 2023 г. 2500 История

- Доброго здоровьичка, ваше сиятельство. Рад снова вас видеть в нашем заведении. Вам, как всегда, любимый столик у окна? – управляющий трактиром купца Павла Александровича Мачульского, что на Мало-Одигитриевской улице, так и лучился приветливостью и желанием угодить. Молодой князь Павел Павлович Мещерский пожаловать изволили.

-Здравствуйте, Федор Иванович, - высокий стройный хорошо одетый молодой человек слегка наклонил голову в модном касторовом котелке с шёлковой чёрной лентой, - мне сегодня, пожалуйста, отдельный кабинет и обед на двоих. И пришлите полового потолковей, да порасторопней.

- Не извольте беспокоиться, ваше сиятельство, Павел Павлович. Всё сделаем в лучшем виде. Сюда попрошу, - плотно сбитый круглолицый приказчик провёл молодого гостя в один из трёх отдельных кабинетов, - Располагайтесь, сей же час полового пришлю.

-Чего изволите, ваше сиятельство? – половой, весь в белом, всем своим видом показывал услужливость.

- Меню у вас отменное, но мне сегодня нужно что-то особенное. Что есть, кроме сборной солянки или суточных щей?

- Вы к нам давно не заходили, Павел Павлович, а у нас повар уж как месяц новый. И есть что предложить. Как раз третьёва дня доставили большую партию сморчков. Начало мая, самый сезон. На первое предложу вам русский суп со сморчками.

- И как он готовится?

-На двойном бульоне, из курицы и лучшей говядины. Большие сморчковые шляпки начиняются фаршем из обжаренной ветчины, рубленых сморчков, варёных яиц, белого хлеба и сливочного масла. Также с добавлением мелкорубленых укропа и петрушки.

-Замечательно, - молодой князь благосклонно кивнул, - к такому супу давай, любезный, и весь обед подберём.

-Пирожки какие к супцу прикажете? Расстегаи с грибами али закрытые с рябчиками?

-С рябчиками. Из закусок что?

-Тут ваше сиятельство всё зависит от выбора напитков. Вы, как всегда, рейнвейн и «Вдову Клико» закажете к обеду? – половой позволил себе слегка улыбнуться.

-Нет, сегодня всё по вкусу моего гостя. Графинчик «Тминной», «Английскую горькую» и «Нежинской рябиновой». Да, кстати, а ром у вас имеется?

- Чёрный кубинский выдержанный, из колониального магазина Петра Фёдоровича Ланина.

-Бутылку. Так всё же, что у нас по закускам?

- На холодные смею предложить обливную ветчину, солёные рыжики, спаржу в белом соусе и уборный винегрет из гусятины и индейского петуха с солёными лимонами и телячьим галантиром. К водочке предложу икорки паюсной свежайшей и подсушенные гренки с намазкой из тёртого пармезана, давленого чеснока и рубленых маслин, смешанных с голландским соусом. Под «Тминную» самая замечательная закуска, я вам скажу.

   Снова последовал благосклонный кивок от гостя.

- Закуски горячие имеем, паштет с битой телятиной и помидоры, грибками фаршированные, в сметане тушёные. А на горячее имею честь предложить мясные котлеты со сливочно-грибным соусом и зайчатину в яичном снеге.

- В снеге? – брови молодого князя удивлённо приподнялись, - это как же, интересно?

- Шпигованное мясо зайца уваривается в чухонском масле, укладывается на подложку из разных кореньев и обкладывается взбитыми в пену яичными белками. Блюдо запекается в печи. Подаётся, ваше сиятельство, с вишнёвым сладким соусом.

- Хорошо, берём.

- Когда прикажете подавать?

- Напитки и закуски давай сразу, суп, как появиться мой гость. А уж горячее попозже, долгая у нас беседа будет.

   Пока половой накрывал на стол, выставляя разнокалиберные бутылки и блюда с закусками, молодой князь, откинувшись на спинку мягкого венского стула, задумчиво разглядывал люстру и лепнину на потолке кабинета. Ожидал он к обеду сотрудника смоленского сыскного отделения Николая Степановича Сапожникова. Мысли унесли Павла в тот самый жаркий июльский день 1912 года, когда он познакомился с полицейским надзирателем. В то лето закончивший курс юридического факультета Московского университета молодой Мещерский решил не возвращаться к отцу в имение в Сычёвском уезде, а пожить в губернском городе. Хотя и имелся у него диплом юриста, но заниматься молодой человек решил сочинительством. В студенческие годы его статьи печатали некоторые московские газеты, пару небольших рассказов-наблюдений о жизни в Замоскворечье взял журнал «Природа и люди». Ходил Павел Павлович по Смоленску, слушал разговоры разных людей, набирался, так сказать, впечатлений.

      В пивную лавку на Вознесенской улице молодой князь зашёл освежиться, от жары над булыжными мостовыми в городе стояло душное раскалённое марево. О хозяине этой самой лавки запасном казаке Петре Яковлевиче Солянике Мещерский слышал много хороших отзывов от совершенно разных людей. Место это считалось тихим и спокойным, во многом благодаря твёрдой руке хозяина. Ещё начиная работать управляющим в лавке, принадлежавшей тогда Смоленскому акционерному обществу пиво-мёдо-варения, Соляник добрым словом и тяжёлым умелым кулаком отвадил от заведения многих несознательных, любивших побуянить, перебравши пенного. В этих битвах за репутацию пивной немало было свёрнуто скул, разбито носов и выбито зубов, но к тому моменту как Петр Яковлевич смог выкупить лавку у акционерного общества и стать её полноправным хозяином, репутация у заведения была отменная. Со сменой хозяина намного расширился и ассортимент продаваемых в лавке напитков. Появились пиво и мёды не только смоленских, но и столичных заводов. Утомлённый от прогулки на жаре по смоленским горам молодой князь знал, что может отдохнуть в тихой и спокойной обстановке.

      Как Соляник борется с дебоширами, Мещерский увидел ещё и не заходя в широкие двери лавки. Он только подошёл к невысокому, в две ступеньки крыльцу, когда в дверном проёме появилась интересная парочка. Среднего роста широкоплечий лет тридцати-тридцати пяти мужчина в белоснежном фартуке поверх алой атласной рубахи вёл за руку саженного роста прилично одетого толстяка, что-то тихо ему говоря. С первого взгляда могло показаться, что это давние друзья, нежно взявшись за руки, куда-то идут, насладившись в прохладе пивной пенным напитком. Мещерский сделал шаг в сторону, чтобы дать возможность странной парочке спуститься с крыльца, и тут заметил, что кисть руки толстяка вывернута совершенно людоедским манером. На круглой налитой кровью физиономии читались страх и недоумение. Вышагивал ведомый господин очень аккуратно, на цыпочках, стараясь не шевелить вывернутой рукой. Спустившись с крыльца, Соляник, а это был он, отошёл в сторону на пару шагов и резко дёрнул конвоируемого за руку. Тот взвизгнул от боли и кубарем покатился по булыжникам мостовой. А повернувшийся к новому гостю хозяин пивной спокойным голосом объяснил:

- Не люблю дураков, которые с первого раза не понимают, что вести себя надо прилично даже в пивной лавке. Прошу вас, молодой человек, заходите.

Проводив Мещерского до стойки, хозяин взялся выяснять, какой сорт пива предпочитает его гость. Тогда молодому князю нравились тёмные плотные сорта пива типа «Мартовского» или «Портера», о чём он и поведал сероглазому чубатому хозяину пивной. И был осчастливлен двумя бутылками «Мюнхенского» производства столичного завода Калинкина и маленькими солёными крендельками. Перелив содержимое одной из бутылок в толстостенную кружку, князь, наплевав на этикет, с удовольствием сдул белоснежную шапку пены.

   Наслаждаясь холодным напитком, Мещерский и не заметил, как мимо его стола к выходу направился невысокий тщедушный парень с узкой крысиной физиономией. Двигался он, слегка покачиваясь, явно перебрав с пивом. У столика князя пьяный запутался в собственных ногах и со всего маху обрушился на сидевшего Мещерского, пребольно ударив его в плечо. Павел, возмущённо вскрикнув, с силой оттолкнул незваного гостя. Тот, бормоча извинения, прошёл к дверям. Обернулся молодой князь только на глухой звук удара. У дверей по стеночке сползал, закатив глаза, давешний пьянчужка, а над ним стоял плотно сбитый широкоплечий мужчина слегка за тридцать в черной морской фуражке с белыми выпушками. Широкоплечий вышел на крыльцо пивной, и в жарком воздухе раздалась громкая трель полицейского свистка. Вскоре прибежавшие городовые увели очухавшегося крысиномордого. Павел наливал в кружку пиво из второй бутылки, когда к его столику подошёл тот самый обладатель морской фуражки.

- Вы бы, молодой человек, получше следили за своими вещами, - на стол перед князем лёг его собственный бумажник коричневой тиснёной кожи.

- Но, как же? – Мещерский удивлённо воззрился на собеседника.

- Не по пьяному делу он на вас свалился. Работа у него такая, - широкоплечий улыбнулся в прокуренные пушистые усы, - а моя вот работа - их ловить.

- Мне нужно пройти с вами, дать показания?

- Нет. На этом чёрте и так столько всего, что одной кражей больше, одной меньше, погоды не сделает, - полицейский в штатском махнул рукой.

   Тогда Павел предложил угостить спасителя своего бумажника пивом, и тот не отказался. Оказался он любителем лёгких светлых сортов и под «Пильзенское» рассказал историю аж шестилетней давности, в бытность его ещё городовым в третьей части Смоленска, о том, как с вышедшего из трактира Григорьева пьяного крестьянина на Витебском шоссе снял сапоги его знакомый. Рассказывал смачно, интересно, с множеством подробностей, иногда в лицах показывая участников истории. И засиделись новые знакомцы в прохладе пивной лавки Соляника до вечера, под пиво, нежные раковые шейки, солёные крендельки да бутерброды с колбасой, ведя неспешный разговор. А через пару дней молодой князь запиской вызвал полицейского надзирателя Сапожникова в тот самый трактир Григорьева на Витебском шоссе. Угостив Николая Степановича обедом, Мещерский рассказал о своём увлечении сочинительством, да и предложил сотруднику сыскного отделения раз в месяц обедать по трактирам города. А тот за это будет снабжать молодого князя историями из полицейской жизни. На том и порешили.

Тогда же Николай Степанович рассказал молодому князю историю своей жизни.   По молодости да ретивости характера не захотел молодой Сапожников продолжать отцовское и дедовское ремесло. Ну, вот не хотелось ему в мастерской тачать башмаки смоленским обывателям. Пришлось молодому парню поработать и молотобойцем в соседней с домом кузнице, и разнорабочим в слесарной мастерской инженера Малеваного на Окопной улице. К 18-летию осел Николай в колониальном магазине купца Ланина. Сначала таскал мешки на складе, а после и младшим приказчиком в магазине. А в октябре 1901 года вызвали Сапожникова в уездное по воинской повинности присутствие, обследовали, признали годным к строевой службе, да и отправили на Балтийский флот. Уже в октябре 1904 года квартирмейстер Сапожников оказался во 2-й Тихоокеанской эскадре адмирала Рождественского на крейсере «Алмаз». «Алмаз» - единственный из всех крейсеров эскадры после Цусимского разгрома добрался до Владивостока. В конце 1906 года Николай вернулся в родной город. Запасной боцманмат неделю погулял с родственниками да друзьями, похваляясь георгиевским крестом да медалями, и отправился в городское полицейское управление, где написал рапорт о приёме на службу в качестве городового. Служил Сапожников в своей родной третьей части, через несколько лет даже исполнял должность околоточного надзирателя, а в 1910 году перешёл в сыскное отделение.

И вот уже второй год друзья обедали по разным заведениям Смоленска. По рассказам Сапожникова Мещерский под псевдонимом опубликовал несколько статеек в «Смоленском вестнике». И вот новая встреча, новая история.

Отворилась дверь кабинета, и несущий большую фарфоровую супницу половой ввёл долгожданного гостя. Сапожников повесил на вешалку у дверей неизменную чёрную морскую фуражку, щелкнул каблуками и доложился:

- Ваше сиятельство, полицейский надзиратель Сапожников для приёма пищи прибыл.

- Николай Степанович, я же тебя просил меня не величать.

- Да я ж шутейно, Пал Палыч, - Сапожников уселся на венский стул напротив князя, - чем угощать будешь?

- Да вот всё, что видишь, всё для тебя, - молодой князь широким жестом указал на заставленный закусками и бутылками стол, - но для аппетита сначала рюмочку «Тминной».

- Рюмочку приму обязательно, а вот аппетит у меня и так дай Боже. С самого утра на ногах, а во рту и маковой росинки не было. Обворовали в гостинице «Германия» отставного подполковника Григорьева, что из Витебской губернии к нам приехал. Да то обидно, что только вчера он у нас в сыскном был, заявление писал. У его знакомого какие-то тамошние дворяне мошенническим способом пытаются через смоленского нотариуса имение продать. А вечером привёл к себе какую-то мамзель, черноволосую да зеленоглазую. Выпили, говорит, по бокалу шампанского и больше ничего не помнит.

- Подсыпала чего-то в шампанское?

- Похоже на то. Бутылку с содержимым в земскую больницу отправили для исследования. Ну, да это всё потом. Наливай, Пал Палыч.

- Половой вот эти гренки нахваливал. Под водку, говорит, самая вкусная закуска, - князь разлил «Тминную» по стопкам, - за встречу, Николай Степанович.

-За встречу, - Сапожников одним махом опрокинул стопку в рот и захрустел поджаренным хлебом, - а ведь прав, собака-половой, вкусно.

Полицейский снял крышку с супницы и вдохнул ароматный пар. На широком лице его загуляла довольная улыбка:

- Это что ж за вкуснота?

- Сморчковый суп, по-русски, - ответил князь, - ты не нюхай, а попробуй, Николай Степанович.

- Лет пятнадцать мне было, - Сапожников, наполнив тарелку, отправил в рот первую ложку, - поехали мы с батей в Хохлово, к моему крёстному. Он тогда в имении Рачинского Александра Васильевича управляющим служил. И как раз мальчишки принесли из лесу, что за Краснинским большаком, большущую корзину сморчков. Кухарка их просто вымыла, нарубила покрупнее, да и на чухонском масле с луком пожарила. А перед готовностью разбила в миску пяток яиц, разболтала, да и в сковороду всё это вылила, к сморчкам. И постоянно перемешивала грибы с яйцами. Получилась такая грибная масса с яичными кляксами. Вкусно было неимоверно. Ты, Пал Палыч, меня прям в молодость вернул.

     Тарелка сыскаря быстро опустела, и он взялся за половник по новой. Мещерский попробовав суп, так же не смог удержаться от восхищённого вздоха. Покончив с супом, Сапожников, разлив по стопкам «Английскую горькую», принялся мастерить себе закуску. Завернул солёный рыжик в ломтик ветчины, водрузил рулетик на гренок и, добавив сверху чёрной икры, закинул в рот вслед за водкой. Блаженно чавкая, принялся накладывать себе на тарелку винегрет, не забывая о солёных сливах и лимонах. Князь же положил себе спаржи и придвинул поближе большой блокнот с карандашом. Настало время очередной криминальной истории.

Увидев блокнот, Сапожников со вздохом сожаления оторвался от ароматного птичьего мяса с кореньями:

- Как ты, Пал Палыч, наверное, помнишь, утром 8 ноября прошлого года в Ельнинском уезде застрелили владельца конфектной фабрики Покопцова. Отправился Давид Григорьевич в сваты в деревню Бородино Дубосищенской волости с одним из своих работников Сергеем Цветковым. Тот его попросил, так сказать, для большей важности. Они отошли от станции с версту, когда на них напали двое неизвестных. Покопцов был убит тремя выстрелами из револьвера, а Цветков смог убежать. Естественно оный Цветков и стал главным подозреваемым. Но он только твердил одно и то же. Мол, двое незнакомых, один бородатый низенький, другой высокий, худой, с рябым лицом. Следователь Ельнинского уезда в окрестных деревнях никого похожего не нашёл. Получается, что залётные. Передали это дело нам, а начальник сыскного Семён Григорьевич Моисеев отписал его мне. Сходил я на фабрику. В конторе оной работает брат родной Сергея Цветкова, Николай Гаврилович Цветков. Обсказал он мне, что приехали они с братом в Смоленск ещё пять лет назал. Устроились на фабрику, а через год Покопцов взял младшего брата к себе кем-то вроде секретаря. Отправился я на Базарную площадь в дом Сухотина, где проживал Покопцов в одной квартире с семьёй брата своего. Расспросил всех, включая прислугу. Да всё больше без толку. Только жена брата Покопцова сразу заявила, что убили Давида из-за жены его. Ещё сказала, что шашни какие-то у Юлии Ивановны с Сергеем Цветковым. Но доказательств никаких. Сергей Цветков же, который служит на квартире Покопцовых, твердил своё, мол, вышли из лесу двое, стреляли, я убежал. Он, знаешь ли, такой весь молодой, прилизанный, щеголеватый. Короче, бабам нравится. Но кроме жены брата Покопцова, никто из домашних и прислуги отношений между женой хозяина и секретарём его не замечал. Единственное, что я выяснил у прислуги, это постоянные, в прошлом лете начавшиеся, ежедневные прогулки Юлии Ивановны в город после полудня. Решил я за ней проследить. На следующий день в полдень Ульяна отправилась на прогулку, а я за ней.

- Подожди, Николай Степанович, какая Ульяна? Жену же Покопцова Юлия Ивановна зовут, ты говорил.

- По метрике и паспортной книжке она Ульяния Ивановна Покопцова, урождённая СирОта. Но вышедши замуж за владельца конфектной фабрики, всех просила называть себя Юлия Ивановна, мол, Ульяна - имя крестьянское. Хотя, вполне себе нормально имечко, у меня младшая сестра Ульяна. Хрен их баб разберёшь. Так вот, прогуливается, значить, Юлия, я за ней. Перешли через Днепр, по Троицкому шоссе на Большую Благовещенскую идём. Только вот странно как-то. Мадамы, оне как гуляют? Обязательно зайдут в магазин один, другой, в кофейню там, пирожным полакомиться. А эта идёт себе и идёт, как будто есть у неё конкретная цель. А на Благовещенской магазинов-то разных множество, для дам привлекательных. И бельё тебе, и шляпки, и меха разные. Так мы с ней до Никольской и дошли. Тут она шасть в подворотню, я за ней аккуратненько. А она во дворе двери какого-то флигелька своим ключом открывает. Ага, думаю, вот ты куда спешила. Значит, скоро и дружок твой заявится. Во дворе спрятаться особо негде, затаился я на другой стороне улицы. И вскорости появился. Да только совсем не тот, кого я ожидал. Идёт в ту подворотню Николай Цветков собственной персоной. И как раз к тому флигельку. Там внутри часа полтора и оставался. Окна шторами задёрнуты, ничего не видать. Ожидаючи, когда они распрощаются, я уж и подзамёрз, двадцатые числа ноября, однако. Но всё у них, как у твоих шпиёнов. Николай вышел из флигеля один, ни тебе романтических прощаний на крылечке, ни долгих поцелуев. Ну, а вскоре и Покопцова вышла, да и на Благовещенской поймала извозчика. Домой поехала. Доложил я Моисееву такие дела, а он меня только обругал. Мол, блядует баба, да и леший с ней. Твоё дело искать причастных к убийству. А я вот чую, что всё на Юлии завязано. Но как это доказать? Чуйку-то к делу не пришьёшь, судебный следователь засмеёт. Нет у нас ничего, кроме голословных обвинений невестки Покопцова. А ежели учесть, что встречаются любовники, как и раньше, то, скорее всего, считают, что всё у них схвачено, и они вне подозрений. И решил я Юлию свет Ивановну спровоцировать. Вышла она на прогулку на следующий день, а я тут как тут, у парадной. Шапку приподнимаю, здороваясь. Она по своему маршруту, я в открытую за ней. Она идёт, вижу, что нервничает, оборачивается. Ничаво, думаю, дёргайся. Мне того и надо. Дошли до того флигелька на Никольской, я по двору хожу. Со старшим Цветковым нос к носу столкнулся. Но ничего ему не говорю, побродил чуть, да ушёл. Пущай голову себе поломают, отчего да почему. Но умны собаки оказались, ох, как умны. Через пару дней приходит к нам в сыскное отделение брат убитого Покопцова и рассказывает, что Сергей Цветков пропал. Вчера утром ушёл отнести письма на почтамт, да и к ночи не вернулся. Ага, раз человек бежит, значит, есть за ним вина, есть. Моисеев объявляет его в розыск, приметы рассылаем по всей губернии. Сами-то Цветковы из Никитской волости Сычёвского уезда, деревня там есть Помельница. А вот дальше стало и вовсе интересно. Как сейчас помню, 10 декабря в четверг, приходит Покопцов в отделение и спрашивает, сколько ещё невестку его Юлию Ивановну будут задерживать. Ежели честно, у меня челюсть отпала, да чуть столешницу не сломала. Моисеев тоже в недоумении. Никто, мол, ту самую Юлию не арестовывал, с чего вы взяли? Покопцов объясняет, что седьмого числа явился к ним на квартиру сотрудник сыскного отделения и потребовал, чтобы Юлия Ивановна срочно шла с ним. Мол, у начальника сыска появились к ней вопросы. Та собралась и ушла. И вот уже четвёртый день пошёл, как дому её нет. Мы, говорит, думали, что она арестована. Семён Григорьевич показывает на нас троих, надзирателей, кто, мол, приходил к вам, помните? Покопцов отвечает, что здесь в отделении этого человека нет. Худощавый, мол, среднего роста, рыжий, в хорьковой шубе и новых калошах. В хорьковой шубе, как мне помнится, Николай Цветков ходил, но его-то Покопцов точно знал в лицо. Однако ж помогла наша картотека. По фото узнал наш гость, кто забрал с собой Юлию. Фёдор Щёголев, кличка «Лапун», тот ещё босяк. В тот же вечер отловили мы его, в трактире на Покровской горе. Да, говорит, дружок попросил Тишка Арефьев, появиться утром на Базарной площади у дома Сухотина. Там с ним ещё молодой мужчина был, высокий плотный блондин, с усами. Снял с себя хорьковую шубу да калоши, чтоб я лучше смотрелся, мол. Вывел мадаму из дому, блондин забрал свои вещи, дал рубль за труды, да и разошлись. Бегу к Николаю Цветкову домой, а там только жена его. Уехал, говорит, муж по делам фабрики в Санкт-Петербург. Сбежали-таки, голубки. Где теперича искать? Да и надо ли? Главный подозреваемый всё-таки Сергей Цветков. И тут он заявляется в сыскное собственной персоной. Да и рассказывает, как оно всё было.

       Сапожников налил себе в большой стакан черного рома, попробовал, удовлетворённо кивнул и продолжил:

- Соблазнила его Юлия-Ульяна по сентябрю месяцу. Много чего говорила молодому парню. И муж руку на неё поднимает, да и по мужской части уже не очень. А тебя, мол, Серёжа, люблю всей душой. Тот к братцу своему, что делать, Коля, спасать нужно любимую. Тот всё и подготовил. Были у него какие-то дела в Ельнинском уезде, ездил туда довольно часто. Вот и выбрал и место, и придумал, как и что Покопцову говорить. И стрелял в Давида Григорьевича, по словам Сергея, тоже братец его старший. А вот когда я открыто начал следить за Юлией Ивановной, Николай сказал Сергею, что ему надо уехать, да подальше. Скройся, мол, в Москве. Там затеряешься в многолюдстве. Но что-то в его словах Сергей такое почуял. Чуйка, всё-таки, не зря нам Богом дана. И не в Москву уехал, а затаился на хуторе у знакомых извозчиков рядом с Алексино Хохловской волости. До города недалече, можно приходить да узнавать обстановку. А вот когда узнал, что исчезли Юлия с братцем, всё понял. Подставил его родственничек, подставил. Ну, а у меня главный к нему вопрос, куда могли уехать брат с любовницей. Цветков только плечами пожал. Но, говорит, Николай, было дело, хвастал, что есть у него друзья в Америке. Взялись проверять. И точно. 1 декабря Николай Гаврилович Цветков выкупил в Смоленском отделении Русского Восточно-Азиатского пароходного общества три билета второго класса на пароход «Курск», что ходит из Либавы в Нью-Йорк. Билеты для себя и своей жены Елены. Он, как выяснилось, приходил за билетами в Америку ещё в октябре месяце, но ему было отказано, так как в предъявленном им свидетельстве о неимении препятствий к выезду за границу от Сычёвского уездного полицейского управления срок стоял концом декабря 1913 года. А 1 декабря Цветков уже предъявил свидетельство от Ельнинского уездного полицейского управления. И 10 декабря сел на пароход с женой. Через столичное сыскное отделение приметы Цветкова и Покопцовой передали телеграфом в нью-йоркскую полицию. На трапе парохода их и задержали 23 декабря. И тем же «Курском» отправили обратно в Россию. Так-то вот, Пал Палыч. Всё зло от баб. Николай ради Юльки собственного младшего брата не пожалел. Ведь, паскуда, выстрелил два раза в Покопцова, и заставил Сергея в голову его добить третьим выстрелом. Такие вот амуры, упаси Господи, от баб.

-А как же любовь, семья, продолжение рода?

Сапожников налил себе ещё рома и отрицательно замотал головой:

- Ты, князь, прям как папаша с мамашей мои. Тоже всё теребят, когда женишься? Братья-сёстры все семейные уже, внуки вон радуют, а ты всё в бобылях. Да куда с моей собачьей работой семейство-то заводить? Нет. Зазвенят бубенцы, так схожу к мадам Боровик в бардак, сниму истому любовную, и всё.

Мещерский дернул за шнурок звонка для вызова в кабинет полового. Тот не замедлил появиться в дверях.

- Любезный, можешь нести горячее.

- Сию минуту-с.

Половой убежал, а Сапожников, удивлённо хмыкнув, подошёл к двери кабинета и стал что-то с интересом разглядывать в общем зале трактира. Вернулся за стол, допил ром, и, хитро глядя на собеседника, произнес:

- Пал Палыч, ты мне, помнится, все уши прожужжал этим сыщиком англицким, Холмсом. Которого сэр Артур Конан Дойл придумал. И его этим методом дедуктивным. А сам сможешь, посмотрев на человека, определить, что да как?

- Давай попробуем, Николай Степанович. Кого надо изучить? – Мещерский встал и подошёл к двери кабинета.

- За столиком у окна парочка сидит, почти прямо напротив нашей двери. Что про девушку сможешь сказать?

В этот момент появился половой с большим подносом. Князь отступил в сторону, пропуская его к столу, а после снова принялся разглядывать молодую блондинку, сидевшую за столом в компании солидного господина с небольшой аккуратной черной бородкой. Сапожников же удивлённо разглядывал большое блюдо, на котором белоснежной горкой высилось горячее. Потыкал вилкой, пружинит. Пока не видит князь, засунул палец в соусник, облизал. Вкусно. А рядом по периметру другого фарфорового блюда манят румяной панировкой котлеты на ярко-зелёных листьях салата. А посередине горка замечательно румяных шайбочек картофеля, обжаренных в чухонском масле. Ляпота да вкуснота.

- А это что такое, - спросил Сапожников у вернувшегося за стол Мещерского.

- Зайчатина в снеге.

- Хм, действительно белый, как снег. Попробуем, - сыскарь столовым ножом отрезал себе немаленький кусок, облил его вишнёвым соусом и набил рот ароматным мясом. Павел тоже не обошёл вниманием сей кулинарный изыск.

- Ну что скажешь про мамзель? – прожевав, поинтересовался Сапожников.

- Что сказать, одета прилично. Манеры имеет, украшений немного, без вульгарности. Лицо открытое, приятное. Нет на нём, так скажем, следов порока. Да и компания у неё подобающая, Лисовский Захар Кирсанович, купец 2-й гильдии. Я думаю, что девушка из купечества или из небогатой дворянской семьи.

- А если я тебе скажу, что Оленька Христофорова уже три раза как побывала за решёткой? – Николай, запивая зайчатину ромом, широко улыбался, топорща прокуренные густые усы.

- Да иди ты?! - ошеломлённый князь, забыв о манерах, перешёл на народный диалект, - кой хрен, Коля, ей же всего лет двадцать?

- Двадцать два, - довольный произведённым на собеседника эффектом, Сапожников откинулся на стуле и расхохотался, - да расскажу я тебе сейчас про неё, расскажу. Вижу, как глаза загорелись. Оленька тот ещё экземпляр! За эдакое горячее я тебе не только за Христофорову, я тебе обскажу, какого цвета бельё у старшей дочки полицмейстера и в каком классе гимназии она девство своё утратила, да с кем.

- Фу, Николай Степанович.

- Фу не фу, а жизнь есть жизнь. Нам сыскным всё обо всех знать нужно, - расправившись с порцией зайца в снегу, Николай цапнул с блюда пару котлет, добавил к ним жареной картошки и утопил это всё в ароматном сливочно-грибном соусе. Князь, налив себе рома, приготовился слушать и записывать.

- Не угадал ты, из смоленских мещан оная девица. Ольга Тимофеевна Христофорова - дитя Свирской улицы. На ней родилась, в Свирской церкви крещена. Младшая дочка в семье, а младших, считается, любят больше всех. Да и прощают им многое. Родители Оленьку вырастили да выучили, как и старших сестёр её, на портниху. Да спуталась она с плохой компанией. Начала по мелочи воровать. Причём, так было дело поставлено, что долго не могли её к суду привлечь. Да, приходила в гости, да что-то там пропало. А при обысках у Ольги ничего не находили. Так по суду и оставляли в подозрении. Первый раз посадили её только в 1910 году. Украла она три золотых перстня из квартиры дворянина Янчевского. Но вот сбагрить добычу не успела, видимо, в этот раз работала одна, и её повязали. Дали восемь месяцев тюрьмы. Но тюрьма ничему Оленьку не научила. В 11-м году хозяйка квартиры, где она комнату снимала, застукала её роющейся в письменном столе - ещё полтора месяца за попытку кражи. После, похоже, опять появились у неё подельники. Приводы есть, а доказать, что украла, не получается. Спалилась только в 1913 году, когда украла новые, только что купленные туфли, у знакомой. Туфли у неё на квартире при обыске нашли, но Христофорова заявила, что это подарок старшей сестры Евдокии Мамоновой. Та всё отрицала, и села Оленька ещё на полгода. По суду её лишили прав состояния с запретом проживать в столицах и губернских городах и после отсидки выслали в Торжок. Там она прожила недолго, и вот уже 12 марта Ольга заявилась на квартиру к сестрице Евдокии, что на Зелёном ручье в доме Дренгиной. Та перепугалась, решила, что Оленька приехала ей отомстить за дело с туфлями. Но Христофорова сказала, что ей надо кое-какие вещи забрать, да повидать родственников. Евдокия её приютила, но с условием, что через пару дней Ольга вернётся в Торжок. На следующее утро Мамонова отправилась с малолетней дочкой к куме, подполковнице Нелидовой на 2-ю линию Солдатской Слободы в дом Пятковской. Ольга попыталась увязаться с ней, но Мамонова возле квартиры Нелидовой её прогнала, отправив на вокзал за билетом. Мол, Надежда Владимировна Нелидова, дворянка и жена подполковника, не потерпит у себя на квартире воровку и бывшую заключённую. Христофорова, вроде как, ушла на вокзал. Нелидова куму приняла на кухне, угощала, беседы вела. Потом ей нужно было отлучиться, и она ушла, оставив в квартире Мамонову с дочкой и прислугу. А вечером Владимир Аполлонович Янушковский, что снимал комнату в квартире Нелидовой, обнаружил, вернувшись домой, пропажу николаевской шинели. Мамонова сказала на допросе, что сидела на кухне, занималась шитьём и никуда не выходила. Это подтвердила и прислуга Нелидовой. Надежда же Владимировна показала, что на улице встретила мальчика-рассыльного Владимира Татарницкого из принадлежащего ей синематографа. Он шёл к ней домой за билетной книжкой. Нелидова сказала, что книжку ему передаст прислуга. Так вот - Татарницкий заявил, что на лестничной площадке стояла какая-то молодая женщина, и Мамонова, закрывая за ним дверь, с этой женщиной разговаривала на повышенных тонах. Мамонову припёрли к стенке, и она призналась, что видела на лестнице свою сестру Ольгу. Та, мол, просила пустить её погреться, март на дворе. Но Евдокия сестру обругала и послала по известному маршруту. Ничего она Христофоровой не передавала, да и прислуга Нелидовой была рядом. Взялись за Ольгу мы всерьёз. Как умудрилась открыть американский замок, куда подевала украденную шинель. Отпирается, мол, ничего не крала, как с сестрой поругалась, пошла на Свирскую к тётушке. Шинелка та, на кенгурином меху с пелериной из бобрового меха, вскоре обнаружилась заложенной в ломбард.   15 числа, как заявил распорядитель ломбарда полковник Гаккель, за неё выплатили 40 рублей. А вот принимавший её служащий ломбарда Андрей Богданов так и не смог вспомнить, кто шинель принёс, мужчина или женщина. Шинель вернули владельцу. Опросили и тётку сестёр на Свирской. Та показала, что обычно Ольга приходила с разными вкусностями к чаю, а тут ничего и не принесла. Попили голый чай, погутарили малость, да племянница и ушла. Доказать, что шинель украла Христофорова, мы не смогли, её этапом отправили обратно в Торжок. А через месяц к нам в сыскное отделение явилась Нелидова и заявила, что тогда 15 марта у неё из шкатулки пропал большой золотой перстень с рубином. Опомнилась, блин. Вишь, какие дела. Христофорова должна быть в Торжке, а она, как ни в чём ни бывало, в лучшем трактире губернского города Смоленска обедать изволит в приятной компании.

- Арестуешь её, Николай Степанович?

- Да ну её в баню. Ради какой-то нечистой на руку девки я брошу такой прекрасный обед в твоей компании. Не. Примем к сведению, что Христофорова в Смоленске, и ежели что случится у этого, как бишь его, купца Лисовского, сразу будет ясно, кого к ответу привлекать.

Налив себе и князю ещё рома, Сапожников поднял бокал:

- За наши обеды, да за твою литературную удачу, Павел Павлович. Сейчас доем, да пойду прогуляюсь по городу. Надо, чтоб хмель к вечеру выветрился. Вечером буду Моисееву докладывать про дело в «Германии». Да и агентуру поднапрячь надо, что это за зеленоглазое чудо в славном городе Смоленске образовалось, достойных людей опаивает по гостиницам.

Фотогалерея